Луганский профессор Виталий Даренский — о Есенине

3 октября исполняется 130 лет со дня рождения Сергея Есенина. Как известно, он был неоднозначной фигурой, но кое-что в его случае бесспорно – наличие завидного таланта и бьющая ключом народность, русскость. О феномене Есенина рассуждает Виталий ДАРЕНСКИЙ – поэт, доктор философских наук, профессор Луганского государственного университета имени Даля.

– «Есенин был не советским поэтом, а русским национальным», – говорится в известном биографическом сериале. Согласны?

– Он национальный поэт эпохи уничтожения нации, а это специфическая ситуация. В 1917 году началось уничтожение русского народа, духовное и физическое, и Есенин принадлежал к той основной массе населения, которая этого не понимала, а потому отнеслась к этому пассивно. Самое эффективное уничтожение всегда основано на обмане, когда обманутый лживыми мифами народ уничтожает самого себя, выбрав гибельный путь.

Однако нам здесь нужно подняться на тот уровень призвания поэта, который, хотя и уже почти забыт, всё равно остаётся главным. Поэт – это «вестник», который говорит за всех, высказывая затаённые и часто даже неосознанные мысли, чувства и чаяния всего народа. Поэт – это vates, что на латыни означает «провидец», «вещун». Но, для того чтобы понять поэта на этом уровне, нужно обратиться к той «почве», на которой он вырос, словно цветок, соками и силой которой он питался.

Есенин показал, насколько русский народ за тысячу лет был воспитан Христом и проникся духом православия: даже и в безбожную эпоху он сохранял этот дух. Поэт прожил жизнь в определённом смысле мученическую – и это было мученичество за чистоту русской души. Он с особенной силой выразил ту тоску по вечности, которой жил русский народ. Это самое главное в Есенине (а вовсе не красоты природы, которые он умел передать стихами).

– В есенинском цикле «Москва кабацкая» вы обнаруживаете не только гниль, разврат, трагедию, но и надежду на возрождение. В чём, по-вашему, она выражается?

– Дело в том, что гибельное состояние никогда не является замкнутым и безвыходным – оно всегда предполагает возможность возрождения и преображения для новой жизни. Люди часто и бросаются-то в отчаяние и загул вовсе не для гибели, а наоборот – чтобы забыть всё прошлое и скопить силы для возрождения. На автобиографическом уровне это было и у Есенина, что и породило его «Москву кабацкую», которую я считаю его поэтической вершиной, приблизившей Есенина к главным классикам русской поэзии – Пушкину, Баратынскому и Тютчеву. В их поэзии тоже был мотив прохождения через эту погибельность к воскресению души. И дело здесь не в автобиографизме, а в том, что это одно из проявлений «пасхальности русской словесности» (выражение И.А. Есаулова): воскресение через смерть.

– Есенина называют голосом деревни. В связи с этим хочу спросить о…

– На самом деле Есенин был вовсе не «голосом деревни», а наоборот – голосом тех, кто из деревни ушли, став городскими маргиналами. Конечно, у этих людей осталось деревенское мироощущение, которое было намного глубже и богаче мироощущения горожан (горожане по сравнению с ними в этом отношении – дикари). Это и составляло основу его поэзии, поразившей тех, кто мог в ней почувствовать именно такое мироощущение. Исконные горожане никогда этого не чувствовали: например, Анна Ахматова всегда отзывалась о Есенине презрительно и серьёзным поэтом его вообще не считала. Но, поскольку в ХХ веке произошло массовое переселение людей из деревень в города, то в «есенинской ситуации» оказалось фактически большинство населения России. Эта близость мироощущения потомков крестьян, в свою очередь, вызвала «есенинщину» в литературе советского периода – надо сказать, явление весьма разрушительное, породившее массовую графоманию.

— Как бы то ни было, Есенин считался крестьянским («новокрестьянским») поэтом. Советская власть хотя и называла себя рабоче-крестьянской, тем не менее прекрасно известно её враждебное классовое отношение к большинству крестьян – не только к кулакам, но и к середнякам (вспомним Ленина: «Крестьянин, как мелкий хозяйчик, по природе своей склонен к свободной торговле, а мы считаем это дело преступлением»). Положение крестьянского поэта Есенина при большевиках выглядит неоднозначным. С одной стороны, стихи поэта публиковались и хорошо оплачивались, его представляли некоторым большевистским руководителям. С другой стороны, он подвергался чекистским арестам и публичному остракизму.

– Такое отношение к Есенину со стороны режима вполне естественно: с одной стороны, его нужно использовать и для этого поманить «пряником», а с другой – нужно держать под контролем. Когда он вышел из-под контроля, его ликвидировали. Это было с самого начала неизбежно, вопрос заключался только в сроках.

Есенин большевистскому режиму был нужен только с циничной и прагматической точки зрения – как образец «крестьянина, принявшего новую власть» (хотя в действительности Есенин уже не являлся крестьянином, и новую власть он принял вынужденно и бессознательно, на уровне манипуляции, как и большинство тех, кто её тогда принял). Понятно, что он мог быть для этой власти только временным «попутчиком» – и в любом случае не умер бы своей смертью. В 1930-х его ждала бы судьба других «новокрестьянских» поэтов: Николая Клюева, Сергея Клычкова и прочих (Клычков и Клюев расстреляны в 1937-м, реабилитированы соответственно в 1956-м и 1960-м. – Прим. «АН»).

– Что вы думаете о деле так называемых «русских фашистов», расстрелянных во внесудебном порядке в 1925 году? Почти все они, прежде всего поэт Ганин, реабилитированный в 1966-м, были друзьями Есенина. Почему, на ваш взгляд, Есенин избежал аналогичной участи?

– «Русские фашисты» – это ярлык, придуманный палачами для более лёгкого обоснования расстрелов. Туда записывали заметных людей, которые вели разговоры о большевиках как о захватчиках, оккупантах, и обращали внимание на непропорциональное присутствие нерусских людей в большевистском руководстве. Есенин и сам вёл такие разговоры, однако в тот момент его не тронули: пока ещё он был нужен в роли «крестьянского поэта». Надо сказать, эти разговоры были в 1920-е годы массовыми, что зафиксировано в секретных отчётах карательных органов. Но всех расстрелять невозможно, поэтому расстреливали выборочно – для устрашения.

Есенин, хотя и поверил в своё время большевистской пропаганде, не был таким уж наивным: он увидел, что она не соответствует действительности. В нетрезвом виде поэт произносил много антисоветских вещей – это и стало главной причиной его ликвидации.

– В стихотворении «Русь советская» 1924 года поэт сказал: «Вот так страна! Какого ж я рожна орал в стихах, что я с народом дружен? Моя поэзия здесь больше не нужна, да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен». Версия о насильственной смерти Есенина, замаскированной под самоубийство, весьма популярна. Но разве не легче было бы просто-напросто репрессировать его, как того же Ганина?

– Эта версия наиболее вероятна и подтверждается позднейшим вскрытием и анализом, хотя строгого доказательства нет. Да это и не суть важно, Есенина ликвидировали бы в любом случае, вот только явный расстрел столь популярного поэта был бы невыгоден власти – наделал бы много лишнего шума, в том числе и за границей. Если в случае с Маяковским самоубийство наиболее вероятно, поскольку у него устремления к этому наблюдались едва ли не с юности, то у Есенина этого не наблюдалось (хотя предчувствия ранней смерти у него были, как и у многих поэтов).

– Своё отношение к Октябрьской революции Есенин высказал в 1925 году в автобиографической заметке «О себе»: «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал всё по-своему, с крестьянским уклоном». И там же: «От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, но они имеют большое значение как путь поэта до революции». Это тот случай, когда всё главное говорится после «но»?

– Как писались советские автобиографии, особенно в 1920-х, хорошо известно. Писались они так, чтобы не дать повода к дальнейшим расспросам, которые могли легко перерасти в допросы с пристрастием. Приведённая вами цитата – больше по части социальной игры, чем о реальной жизни. Однако среди участников Белого движения Есенин действительно не был замечен. Как я уже сказал, он классический представитель пассивного «молчащего большинства», чьё мнение обычно никогда не известно, в том числе и ему самому, потому что меняется вместе с политической погодой.

Думаю, он не лукавит, когда говорит, что отказался бы от ранней своей религиозной поэзии, но она для него всё равно важна – это часть его души и биографии. В детстве и юности у него была нормальная народная религиозность, как и у всех тогда. Но суть любой «революции» состоит в духовном одичании народа, в соблазне безбожия и в удушении в человеке религиозных переживаний. Есенин как «человек массы» вполне поддавался этой манипуляции – с соответствующим результатом.

– «Стыдно мне, что я в Бога верил. Горько мне, что не верю теперь», – говорится в есенинском стихотворении, которое не прошло цензуру. Второе предложение в этой цитате полностью противоречит первому – значит ли это, что первое – сарказм?

– Здесь нет противоречия. Наоборот, есть весьма чёткая логика, но это логика души, а не рассудка. Есенину «стыдно» за свою детскую веру только потому, что её оболгала и унизила официальная пропаганда. Ему «стыдно», потому что теперь он боится показаться «тёмным» и «отсталым». А горько ему по другой причине – потому что без веры во Христа он потерял смысл жизни и самого себя. Это означает, что на самом деле вера в нём есть, только спряталась глубоко, стала тайной и «теплохладной», далёкой от жизни. Именно от этого ему теперь горько. Вот такая здесь, на самом деле очень строгая, логика.

Как известно, фаустовский договор с дьяволом – это отказ от вечного спасения ради земного счастья. Есенин был «русским Фаустом» – и именно в этом его подлинная трагедия. А вовсе не во внешних обстоятельствах жизни, которые, даже несмотря на гибельный конец, сложились у него – по сравнению с его народом – намного счастливее.

Источник: argumenti.ru